Ближе к полуночи город утопает в вязком сонном состоянии и преклоняет свои железобетонные колени перед зевающим Морфеем. Последние светлые окна гаснут, и ночь заползает в притихшие квартиры, тишину которых нарушает лишь капающее минутами тиканье часов. Устали и собаки, которых не прельщает даже возможность всласть повыть на полную пятнистую луну. Тишина, мрак и притихший ветер. Но вдруг всё начинает ворочаться от ещё далёкого, но с каждой секундой нарастающего шума. Через несколько мгновений невнятный шум перерастает в рёв, рвущий своей сотней децибел всю хрупкую материю сна и покоя. Во многих окнах зажигается свет, и в их проёмах появляются сбитые с толку фигуры, вглядывающиеся в непроницаемый мрак. И вдруг на дороге, асфальтным ручейком извивающейся между домами, появляются машины. Они рассекают темноту мощным дальним светом, забрызгивая асфальт разноцветными неоновыми огнями. Стальные бензиновые фурии мчатся на пределе своих возможностей, заставляя собак лаять, а потревоженных жильцов лихорадочно набирать на телефонах «02». Через секунду машины исчезают за поворотом, унося с собой невообразимый рык двигателей. И во вновь установившейся тишине микрорайона слышится вопль бедолаги, страдающего бессонницей: «Чёрт бы побрал этих стритрейсеров!»... В конце концов, это целая религия, адепты которой верят в то, что рай – это скорость, врывающаяся вместе с ветром в приоткрытые окна автомобилей.